И я хотела бы начать с очень важной темы, которую тоже редко обсуждают. Это тема мигрантов. Это тема так называемого дефицита рабочей силы на рынке труда. Вот у нас только что на «Эхо Москвы» был очень уважаемый мной Сергей Алексашенко, который снова объяснил нам, что России нужны мигранты, потому что у нас дефицит рабочей силы на рынке труда.
Вот, каждый раз, когда я это слышу, я должна сказать, что это такая же абсурдная с точки зрения фраза как, скажем, фраза «На рынке – дефицит туалетной бумаги» или «На рынке – дефицит гречки». Если на венесуэльском рынке дефицит туалетной бумаги, значит, в Венесуэле нет рынка. Дефицита на рынке не может быть кроме как кратковременно, в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств. Если на рынке дефицит гречки, значит, на гречку повышается цена и дефицит исчезает.
Если на рынке дефицит рабочей силы, на нее повышается цена, и дефицит исчезает. На рабочем рынке Англии в XIV веке был дефицит рабочей силы в связи с эпидемией чумы. Цена на рабочую силу повысилась, высокая плата работникам стала, в конце концов, одной из причин промышленной революции.
Вот, рабочая сила – одна из вещей, которой по определению не может быть на рынке дефицита, потому что даже если у вас падает население, рабочие места не могут падать опережающими темпами. Если у вас в городе было 100 тысяч жителей, на них приходилось, допустим, 100 портных, а потом население города сократилось до 90 тысяч, это не значит, что ему неоткуда взять еще 10 портных. Это значит, что при прочих равных ему на 10 портных нужно меньше.
То есть одной из основных характеристик постиндустриального общества является не дефицит, а, наоборот, потенциальный избыток рабочей силы. Постиндустриальное общество потому и является постиндустриальным, что если раньше из 100 человек 90 были крестьяне и производили еду, то теперь еда, которая прокормит 100 человек, ее производит 3 человека. Остальные 97 теоретически могут удовлетворять иные, совершенно немыслимые в доиндустриальном обществе потребности. И хотя Россия не постиндустриальное общество, в общем, это верно и для нас, потому что мы живем, экспортируя нефть и газ. В этом задействована крошечная часть населения. Все остальное – это потенциально избыточная рабочая сила. И даже когда мне объясняют про старение населения, про то, что русский человек не работает на низкооплачиваемой работе, приходится нанимать таджика, у меня простой вопрос. Японское население самое старое в мире и высокооплачиваемое. И у них-то никаких таджиков нет. Вот, как же они там, без таджиков-то справляются?
То есть еще раз. Когда мне говорят, что на рынке дефицит рабочей силы, это значит, что рынка рабочей силы нет. Вот, посмотрим, что происходит с этой потенциальной рабочей силой в России.
Первое. В России в 3 раза больше полицейских на душу населения, чем в Америке. Учитывая, что реальная раскрываемость преступлений в России составляет проценты от Америки, это значит, что эти люди не занимаются раскрытием преступлений. В массе своей это люди, которые безнаказанно их совершают. Миллион с лишним там по разным агентствам здоровых молодых мужчин трудоспособного калибра изъяты с рынка труда. Вместо того, чтобы зарабатывать 2, 3, 4 тысячи долларов в месяц реальным трудом, умножающим ВВП, они занимаются тем, что зарабатывают кто тысячи, а кто миллионы долларов, ВВП уменьшая. Поведение этих мужчин очень логично: ну, зачем, допустим, работать программистом, горбатиться с утра до вечера за 5 тысяч, если можно состоять в ОБЭП и там к 30 годам возить с собой в личном Гелендвагене телефоны Верту и сотни тысяч долларов наличными? Это так же выгодно, как в средневековой Англии выгодно было быть бароном-разбойником. И не выгодно было быть крестьянином, которого барон грабит.
Но вопрос: зачем государство деформирует рынок рабочей силы подобным образом? Зачем оно создает на нем вакансии бандитов?
Второе. В России 800 тысяч частных охранников. Это тоже молодые здоровые люди, которые могли бы проектировать станки, создавать бизнесы, подметать улицы. Конечно, частные охранники – это рыночная профессия. В любой стране кроме Города Солнца Кампанеллы будет спрос на частных охранников. Но, все-таки, согласитесь, как минимум половина наших охранников существует потому, что государство не обеспечивает жителям ту базовую безопасность, которую оно, по идее, должно обеспечивать стране с одним из самых высоких количеств полицейских на душу населения в мире.
Дальше в России миллион чиновников. Если считать со всякими ГУПами, МУПами, то 6 миллионов. По идее, обязанность чиновника – улучшать жизнь гражданина. Чиновник – это человек, который должен делать так, что бизнес можно открыть за 5 минут. А украсть его нельзя. В России ровно наоборот: чиновник – это человек, который делает так, что для того, чтобы открыть бизнес, тебе нужно было бы несколько лет. А вот чтобы украсть бизнес, другому человеку было бы нужно несколько минут. И большая часть людей, которые занимаются тем, что делают невозможным открытие бизнеса, они работают на антирабочих местах. То есть на этих антирабочих местах с бесконечным перекладыванием бумажек заняты люди славянской внешности, которые могли бы увеличивать ВВП страны, но они заняты тем, что уменьшают ВВП страны и вымогают взятки, и, в общем, на каждый доллар взятки приходится тысяча долларов ущерба для ВВП, потому что у взяток, у них такой своеобразный демультипликатор.
Ну и, наконец, четвертое и, собственно, самое главное. Можно приехать в любой российский поселок и с ужасом увидеть, что значительная часть населения просто не работает. Она там спивается, скалывается, какие-то картошки копает в огороде, водку берет за починенный забор. Вот, собственно, именно это население нам приводят в пример того, что русские работать не хотят. Таджики работают, а русские, вот, почему-то не хотят, отсюда дефицит рабочей силы на рынке.
Эксперты сейчас оценивают это люмпенизированное население в 8 миллионов человек. У меня есть ощущение, что эта цифра занижена, ну, просто потому, что по тем же экспертным оценкам 9 миллионов человек в России – наркоманы.
Теперь зададим простой вопрос. А зачем вот этому люмпену Васе работать? Он живет в городе Мухосранске в пятиэтажке, у него есть крыша над головой, ну, она протекает, туалет загажен. Но, все-таки, он есть? Платить ни за что не надо, за газ и воду, за электричество тоже не надо. Существует он обыкновенно на какое-то пособие, оно копеечное там, 100 долларов в месяц. Но в огороде там есть картошка, летом дачник даст бутылку водки за вскопанный огород, зимой можно в эту дачу залезть и там из холодильника компот украсть. Наш люмпен Вася, если он поедет в Москву грузчиком в универмаг, он за сопоставимое жилье отдаст 300 долларов, еда будет вдвое дороже, картошки не будет, зарабатывать он будет 700 долларов. Зачем ему ехать? Незачем. Ему так же мало экономического резона ехать в город, как фигуранту списка Магнитского становиться бизнесменом и зарабатывать десятки тысяч долларов вместо того, чтобы красть миллионы.
А теперь представим себе, что завтра мигрантов в России нет, все, вот, кончилось, запретили. Это запрет, который несложно реализовать, имея самое большое количество ментов на душу населения, потому что мигрант, цинично говоря, он хорошо заметен. Отлавливаешь его, спрашиваешь документы и депортируешь. В лесах мигрант не водится, ареал его обитания – стройки, подсобки, дворницкие.
Вот, представим себе, что в Москве больше нету мигрантов, и представим себе последствия этого для рынка труда, внимание, без изменения всех прочих условий. Там, к примеру, есть профессия дворника. На уборку двора реально в Москве отпускают по 500 долларов. Можно убирать хоть 6 дворов. 3 тысячи долларов в месяц. Чиновник из них платит мигранту 300, остальное ворует. Когда приходит гражданин России, просит быть дворником, его выгоняют, потому что гражданин России не согласен выполнять работу за 10% от ее стоимости.
Вот, представим себе, что мигрантов нет. Ну, конечно, в течение первого полугода двор зарастет грязью. А дальше? Дальше чиновнику надо что-то делать, над ним, в общем... Уволят иначе. При всех прочих равных взятках на ней, видите ли, нависает угроза из-за каких-то там 3 тысяч долларов в месяц на чье-то дворницкое рыло реально потерять кусок в миллионы. Чиновник начнет договариваться. Он даже воровать будет по-прежнему при всех прочих равных условиях. Но только он не 90% будет воровать, а 20%. Выгоднее-то отдать 20, чем потерять 100.
В свою очередь при прочих равных это будет означать, что для нашего люмпена Васи будет иметь смысл выехать из родного Мухосранска и стать дворником в Москве. Потому что за 700 долларов в месяц смысла ехать нет. За 3 тысячи в богатой нефтяной России – есть. Нет, это не значит, что поедет всякий люмпен Вася, потому что люди не всегда делают то, что имеет смысл. Но когда то или иное экономическое поведение начинает иметь смысл, число занимающихся им людей больше, чем число тех, кто им занимается, когда оно смысла не имеет.
Вот, господа, и все. Для того, чтобы в России исчез дефицит на рынке труда пресловутый, надо всего лишь переменить существующее государственное устройство и запретить мигрантов. Всего лишь. Ха-ха. Мне скажут, что это абстракция, это неосуществимо. Ну вот давайте говорить разумные вещи. Вы знаете, я думаю, что это самые разумные вещи, которые можно говорить. И самые важные, которые можно обсуждать, потому что, ну, представьте себе, что в стране гиперинфляция и, вот, правительство вызывает экспертов на тему того, как жить при гиперинфляции. И они рассказывают одни, как проводить платежи, как считать там проценты правильно. А потом встает эксперт и говорит «А давайте не будем печатать денег». И все на него накидываются и говорят, что это очень сложно, что в стране сложилась определенная социальная структура, что вот отмена гиперинфляции заденет множество интересов социальных групп, которые уже получают с них деньги. Ну, ребят, извините, ответ «Гиперинфляция не климат, это социальны феномен. Его можно и нужно ликвидировать».
Или представить себе, что в некотором городе есть завод, который отравляет город так, что половина города больна раком. И, вот, опять власти созывают экспертов на тему того, что ж делать. Одни рассказывают, чем кормить детей, другие как вставлять в нос фильтры. Потом поднимается человек и говорит «Вы знаете, вот, надо на трубу, которая стоит на заводе, поставить дымоуловитель. И рак прекратится, и выбросы прекратятся». Ему говорят «Ну, слушай, это сложно. Это потребует коренной перестройки всех социальных отношений. У нас в городе сложилась определенная структура занятости. У нас есть компании, которые торгуют фильтрами для носа и в них заняты тысячи человек. У нас есть компании, которые торгуют защитными очками, и в них заняты еще 500 человек. Все эти люди потеряют работу». И, кстати, все это правда, потому что любой социальный феномен, раз возникнув, порождает вокруг себя целый кокон паразитирующих на нем и приспособленных под него структур. Ну так вот ответ. Завод не климат, это не природа, это социум. Хотите ходить здоровыми, запретите выбросы.
То же самое с миграцией и с люмпенизацией России. Это не просто проблема, которую надо обсуждать. Это проблема, которую надо обсуждать все время. В России нет более важных проблем для обсуждения.
Это правда, что правительство не хочет, чтобы мы обсуждали эту проблему. И (НЕРАЗБОРЧИВО) если бы мы там обсуждали проблемы НКО или однополых браков. В чем причина такого поведения властей, я не знаю. Возможно, это полная импотенция. Возможно, они очень хорошо понимают, что люмпен Вася является идеальным избирателем Путина. А, вот, Вася, который работает дворником и получает 3 тысячи долларов, у него большой вопрос. Потому что люмпен Вася – он получает всего 100 долларов, но он их получает нахаляву и воспринимает их как личный подарок альфа-стерха. А Вася-дворник спросит «Я зарабатываю 3 тысячи долларов, а вообще-то там где-то, на самом деле, должно быть где-то 3,5. И я делюсь со взяточником. А давайте как-нибудь я его забаллотирую».
То есть еще раз. Дефицита рабочей силы на рынке труда не бывает. Так же, как не бывает дефицита туалетной бумаги на рынке. Если дефицит есть, то рынка нет. Задача государства – построить такой рынок, а задача журналиста – постоянно об этом напоминать. И, собственно, в пандан вот этой страшной коллизии, люмпенизация, желание народа, рынок, рабочая сила.
Я расскажу одну историю, которая меня потрясла. Это история Геннадия Кирюшина, владельца компании Смартс (это сотовый оператор из Самары). Я с ним встречалась очень давно совсем по другому поводу. Там была нехорошая история с рейдерским захватом Смартса. Кирюшин публично обвинил Евтушенкова в том, что тот пытается поглодить его компанию. Там была такая же попытка захвата как в случае с Ависмой. Кирюшину повезло больше, чем Ависме – он отбился. Там было даже решение Высшего Арбитражного суда, в первоначальном тексте которого присутствовало слово «рейдер», потом это слово, по-моему, сняли. Ну, вот, я как раз совсем не об этом, потому что это обычная история, мы уже устали рассказывать, кого там поставили или не поставили к стенке экономически при нашем режиме.
А вот история, которую Кирюшин мне рассказал о себе, она у меня застряла, и я поняла через несколько месяцев, что ее надо рассказывать. Дело в том, что вот этот Кирюшин (Смартс), он не купи-продай, он от сохи занимался связью. Отец, по-моему, крестьянин, он в 60-х годах поступил в Институт связи, он по столбам лазил, в 70-е годы телефоны в колхозах проводил. И, вот, когда его назначили инженером в колхоз, он приехал в этот колхоз и обнаружил там бригаду связистов, которые почти все были судимые и все поголовно стопроцентно были пьяные. Вот, тотальные люмпены, которые лежали и не хотели ничего делать.
И они сначала гонялись за ним с топором, потому что он заставлял их работать. Через год они у него получали гигантские по тогдашним временам деньги. Естественно, они как-то там зарабатывали, ставя личные телефоны. Они ходили (эти же самые пьяные бывшие люди) гоголем, они бросили пить, потому что у них появились другие жизненные интересы, они были первые женихи на деревне. И когда я слышала эту историю, у меня было 2 вопроса. Первый. Вот, если бы к этим пьяницам пришел человек и им надо было избирать себе бригадира, начальника голосованием, избрали ли бы они Кирюшина? А? Или они избрали бы того, кто им посулит бесплатную водку? Более того, через 2 года, когда они уже ходили чистенькие, мытенькие, были первые парни на деревне, если бы к ним снова пришли и сказали «А кого вы хотите, Кирюшина или водку?», за кого бы они проголосовали?
И, конечно, второе, что у нас есть множество сейчас охотников быть добрыми за чужой счет. Вот, это как в случае с Ройзманом, который лечит наркоманов, и гигантское количество либеральных людей, которые предъявляют ему претензии, что «Что ты лечишь наркомана, если он не хочет? Ах, не насилуйте его волю – у него такая воля, чтобы колоться, у него такая воля, чтобы пить».
И как же так у нас получается, что добрый – это тот замечательный человек, который говорит «Ну вот, он пьет, он колется. Это его выбор. Не насилуйте его». Или, на самом деле, добрый – это тот человек, который как Кирюшин превратит это существо, потерявшее волю, этого люмпена в человека, у которого своя воля появляется?
И еще одна история, которая случилась в начале этой недели, поэтому у меня вопросов по ее поводу нет, а, мне кажется, она жутко интересная. Симптоматичная. Это история выступления Дины Гариповой на Евровидении, история вообще самого Евровидения и история анекдотическая с голосами Азербайджанцев, которые украли у Гариповой, после чего даже азербайджанцы признали, что да, таки, украли, а организаторы Евровидения сказали «Нет, у нас все честно, у нас все демократично».
Вот, Евровидение – это совершенно потрясающая штуковина. Ведь, само по себе Евровидение – абсолютный абсурд. Это такая типичная евродемократия «Давайте мы потратим кучу бабок и народным голосованием изберем лучшего певца на этот год». В принципе, понимаете, почему это бред, если подумать? Потому что речь же идет не о классической музыке, не о спортивных соревнованиях, речь идет о попсе. За попсу голосуют рублем! Попса – это чистый бизнес. Это как если (НЕРАЗБОРЧИВО) устраивать, ну, скажем, конкурс тарелок. Вот, скажет евробюрократ «Знаете, у нас есть производители тарелок. Давайте устроим всеевропейский конкурс. Победа на рынке производства тарелок – это объем продаж компании, которая продает тарелки. Не надо никаких конкурсов и казенных денег, чтобы ее определить». Победа на рынке попсы – это объем продаж певца, который поет попсу.
И вот мы видим, происходит 3 удивительные вещи. Первая. Вбухиваются евроденьги или деньги государств в то, что является рыночным проектом, потому что попса – это рыночный проект и не имеет никакого отношения к другим общественным надстройкам. Второе. Если когда-то на этом Евровидении еще побеждала Абба или Патрисия Каас, то последние 10 лет там побеждают люди, которые, в общем, в целом, никто и звать никак и, как правило, потом они карьеры не делают.
Это абсолютно поразительная вещь. Народное голосование не отражает предпочтений покупателя. Человек, когда платит деньги за музыку, оказывается, ведет себя по-другому, чем когда он голосует.
Третье. Начинается мухлеж как с Азербайджаном. Отдельные выдающиеся правительства делают победу на Евровидении приоритетом для своих авторитарных режимов. И голоса начинают скупаться. Но бюрократия даже не хочет это признавать, потому что если евробюрократия признает, что там с Евровидением что-то не то, то это нанесет ущерб репутации их самих. Поэтому они говорят «Нет, у нас все замечательно».
Это вот, как бы, вначале того, что происходило. А вообще, конечно, с Диной Гариповой случилось... А, и на все это, на вот эту, ну, абсурдную ситуацию накладывается наш российский абсурд, потому что у нас победа на Евровидении является государственным проектом как и в Азербайджане. И, в принципе, этот проект проваливался из года в год, потому что часто в него попадали блатные исполнители. И, вот, впервые в Евровидении участвовала исполнительница, которая, действительно, обладала потрясающим голосом и, действительно, была достойна победы. И для этого нужно было сделать очень простую вещь – купить для нее хорошую песню. Купить, да? Рыночная операция. Потому что, повторяю, это вся рыночная история (попса). Вот, все есть ингредиенты успеха – прекрасная исполнительница, которая может петь на голову выше того, чего там пелось, бабки, выделенные на мероприятие. Вот, я не знаю, чего там случилось, да? Но факт заключается в том, что даже если я, Юлия Латынина, которой слон в детстве на ухо наступил, слышит, что эта песня для районного дома музыки, в которой голос Дины Гариповой никак не играет, то это... Да? У меня возникает вопрос. Ребят, что они делают с высокотехнологическими проектами? Как они закапывают бабки там, если они бутерброд на глазах всей России в финале Евровидения не способны положить маслом вверх? И если они не способны обеспечить... Да?
Это же очень характерная история. Евровидение как евробюрократический проект, в котором наше правительство думает «О, вот тут мы теперь сможем».
И последняя история, о которой у меня много вопросов и о которой я подробно пишу в своей колонке в «Новой газете», поэтому здесь я постараюсь быть краткой. Это история про двух английских исламистов, которые зарезали человека, британского служащего на улице. И объясняли прохожим, что это месть за притеснение мусульман во всем мире. И стокгольмские бунты, когда тоже молодежь из мусульманских пригородов жгла машины и школы. И тоже это у них, естественно, было справедливое возмездие за притеснения. И еще третья история случилась в пандан, потому что агент ФБР застрелил на допросе человека по имени Ибрагим Тадашев, который был приятель террориста Царнаева и который, судя по всему, вместе с Царнаевым участвовал в зверском тройном убийстве, которое было совершено 2 года назад, 11 сентября. И Тадашев уже готов был признать, подписать признание, но с ножом бросился на агента. Агент его застрелил – это было в присутствии нескольких полицейских. После чего... Это очень характерно, мы узнали о происходящем сначала от другого их третьего приятеля, который объяснил, что агенты ФБР застрелили человека неизвестно за что.
Я очень коротко скажу так, что Запад имеет дело с принципиально новой волной терроризма. Это терроризм тех, кто вырос на халяву и считает, что система перед ним виновата. И что самое удивительное, система считает так тоже.
Вот, убийцы британского солдата были в том числе поклонниками британского проповедника Анджема Чудари, о котором я как-то уже говорила, того самого, которого поймали на видео, объясняющем, что социальное пособие – то пособие джихадиста: «Неверные нам платят, а мы на это делаем джихад». И, вот, страшен не теракт, страшно его оправдание. Теракт удается не тогда, когда умирают люди, а тогда, когда про террориста говорят, что он прав.
И легко заметить, что разница между исламистскими терактами и другими терактами типа Брейвика заметна невооруженным глазом, заключается она в том, что Брейвика никто не оправдывает. А каждый раз, когда исламисты взрывают Бостонский марафон или жгут полицейские участки, есть большое количество людей, которые говорят, что их подставили, это сделал кровавый режим, ибо это сделали они, но в ответ на невыносимые притеснения. И в том, что террористы чувствуют себя правыми, огромная вина леволиберального дискурса, потому что правозащитники всех сортов десятилетиями нам объясняли, как кровавые империалисты обижают разных несчастных людей далеко за границей, и вот теперь эти несчастные люди живут в Бостоне и Стокгольме, их уже обижают кровавые шведские полицейские.
Вот, каждый раз, когда я это слышу, я должна сказать, что это такая же абсурдная с точки зрения фраза как, скажем, фраза «На рынке – дефицит туалетной бумаги» или «На рынке – дефицит гречки». Если на венесуэльском рынке дефицит туалетной бумаги, значит, в Венесуэле нет рынка. Дефицита на рынке не может быть кроме как кратковременно, в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств. Если на рынке дефицит гречки, значит, на гречку повышается цена и дефицит исчезает.
Если на рынке дефицит рабочей силы, на нее повышается цена, и дефицит исчезает. На рабочем рынке Англии в XIV веке был дефицит рабочей силы в связи с эпидемией чумы. Цена на рабочую силу повысилась, высокая плата работникам стала, в конце концов, одной из причин промышленной революции.
Вот, рабочая сила – одна из вещей, которой по определению не может быть на рынке дефицита, потому что даже если у вас падает население, рабочие места не могут падать опережающими темпами. Если у вас в городе было 100 тысяч жителей, на них приходилось, допустим, 100 портных, а потом население города сократилось до 90 тысяч, это не значит, что ему неоткуда взять еще 10 портных. Это значит, что при прочих равных ему на 10 портных нужно меньше.
То есть одной из основных характеристик постиндустриального общества является не дефицит, а, наоборот, потенциальный избыток рабочей силы. Постиндустриальное общество потому и является постиндустриальным, что если раньше из 100 человек 90 были крестьяне и производили еду, то теперь еда, которая прокормит 100 человек, ее производит 3 человека. Остальные 97 теоретически могут удовлетворять иные, совершенно немыслимые в доиндустриальном обществе потребности. И хотя Россия не постиндустриальное общество, в общем, это верно и для нас, потому что мы живем, экспортируя нефть и газ. В этом задействована крошечная часть населения. Все остальное – это потенциально избыточная рабочая сила. И даже когда мне объясняют про старение населения, про то, что русский человек не работает на низкооплачиваемой работе, приходится нанимать таджика, у меня простой вопрос. Японское население самое старое в мире и высокооплачиваемое. И у них-то никаких таджиков нет. Вот, как же они там, без таджиков-то справляются?
То есть еще раз. Когда мне говорят, что на рынке дефицит рабочей силы, это значит, что рынка рабочей силы нет. Вот, посмотрим, что происходит с этой потенциальной рабочей силой в России.
Первое. В России в 3 раза больше полицейских на душу населения, чем в Америке. Учитывая, что реальная раскрываемость преступлений в России составляет проценты от Америки, это значит, что эти люди не занимаются раскрытием преступлений. В массе своей это люди, которые безнаказанно их совершают. Миллион с лишним там по разным агентствам здоровых молодых мужчин трудоспособного калибра изъяты с рынка труда. Вместо того, чтобы зарабатывать 2, 3, 4 тысячи долларов в месяц реальным трудом, умножающим ВВП, они занимаются тем, что зарабатывают кто тысячи, а кто миллионы долларов, ВВП уменьшая. Поведение этих мужчин очень логично: ну, зачем, допустим, работать программистом, горбатиться с утра до вечера за 5 тысяч, если можно состоять в ОБЭП и там к 30 годам возить с собой в личном Гелендвагене телефоны Верту и сотни тысяч долларов наличными? Это так же выгодно, как в средневековой Англии выгодно было быть бароном-разбойником. И не выгодно было быть крестьянином, которого барон грабит.
Но вопрос: зачем государство деформирует рынок рабочей силы подобным образом? Зачем оно создает на нем вакансии бандитов?
Второе. В России 800 тысяч частных охранников. Это тоже молодые здоровые люди, которые могли бы проектировать станки, создавать бизнесы, подметать улицы. Конечно, частные охранники – это рыночная профессия. В любой стране кроме Города Солнца Кампанеллы будет спрос на частных охранников. Но, все-таки, согласитесь, как минимум половина наших охранников существует потому, что государство не обеспечивает жителям ту базовую безопасность, которую оно, по идее, должно обеспечивать стране с одним из самых высоких количеств полицейских на душу населения в мире.
Дальше в России миллион чиновников. Если считать со всякими ГУПами, МУПами, то 6 миллионов. По идее, обязанность чиновника – улучшать жизнь гражданина. Чиновник – это человек, который должен делать так, что бизнес можно открыть за 5 минут. А украсть его нельзя. В России ровно наоборот: чиновник – это человек, который делает так, что для того, чтобы открыть бизнес, тебе нужно было бы несколько лет. А вот чтобы украсть бизнес, другому человеку было бы нужно несколько минут. И большая часть людей, которые занимаются тем, что делают невозможным открытие бизнеса, они работают на антирабочих местах. То есть на этих антирабочих местах с бесконечным перекладыванием бумажек заняты люди славянской внешности, которые могли бы увеличивать ВВП страны, но они заняты тем, что уменьшают ВВП страны и вымогают взятки, и, в общем, на каждый доллар взятки приходится тысяча долларов ущерба для ВВП, потому что у взяток, у них такой своеобразный демультипликатор.
Ну и, наконец, четвертое и, собственно, самое главное. Можно приехать в любой российский поселок и с ужасом увидеть, что значительная часть населения просто не работает. Она там спивается, скалывается, какие-то картошки копает в огороде, водку берет за починенный забор. Вот, собственно, именно это население нам приводят в пример того, что русские работать не хотят. Таджики работают, а русские, вот, почему-то не хотят, отсюда дефицит рабочей силы на рынке.
Эксперты сейчас оценивают это люмпенизированное население в 8 миллионов человек. У меня есть ощущение, что эта цифра занижена, ну, просто потому, что по тем же экспертным оценкам 9 миллионов человек в России – наркоманы.
Теперь зададим простой вопрос. А зачем вот этому люмпену Васе работать? Он живет в городе Мухосранске в пятиэтажке, у него есть крыша над головой, ну, она протекает, туалет загажен. Но, все-таки, он есть? Платить ни за что не надо, за газ и воду, за электричество тоже не надо. Существует он обыкновенно на какое-то пособие, оно копеечное там, 100 долларов в месяц. Но в огороде там есть картошка, летом дачник даст бутылку водки за вскопанный огород, зимой можно в эту дачу залезть и там из холодильника компот украсть. Наш люмпен Вася, если он поедет в Москву грузчиком в универмаг, он за сопоставимое жилье отдаст 300 долларов, еда будет вдвое дороже, картошки не будет, зарабатывать он будет 700 долларов. Зачем ему ехать? Незачем. Ему так же мало экономического резона ехать в город, как фигуранту списка Магнитского становиться бизнесменом и зарабатывать десятки тысяч долларов вместо того, чтобы красть миллионы.
А теперь представим себе, что завтра мигрантов в России нет, все, вот, кончилось, запретили. Это запрет, который несложно реализовать, имея самое большое количество ментов на душу населения, потому что мигрант, цинично говоря, он хорошо заметен. Отлавливаешь его, спрашиваешь документы и депортируешь. В лесах мигрант не водится, ареал его обитания – стройки, подсобки, дворницкие.
Вот, представим себе, что в Москве больше нету мигрантов, и представим себе последствия этого для рынка труда, внимание, без изменения всех прочих условий. Там, к примеру, есть профессия дворника. На уборку двора реально в Москве отпускают по 500 долларов. Можно убирать хоть 6 дворов. 3 тысячи долларов в месяц. Чиновник из них платит мигранту 300, остальное ворует. Когда приходит гражданин России, просит быть дворником, его выгоняют, потому что гражданин России не согласен выполнять работу за 10% от ее стоимости.
Вот, представим себе, что мигрантов нет. Ну, конечно, в течение первого полугода двор зарастет грязью. А дальше? Дальше чиновнику надо что-то делать, над ним, в общем... Уволят иначе. При всех прочих равных взятках на ней, видите ли, нависает угроза из-за каких-то там 3 тысяч долларов в месяц на чье-то дворницкое рыло реально потерять кусок в миллионы. Чиновник начнет договариваться. Он даже воровать будет по-прежнему при всех прочих равных условиях. Но только он не 90% будет воровать, а 20%. Выгоднее-то отдать 20, чем потерять 100.
В свою очередь при прочих равных это будет означать, что для нашего люмпена Васи будет иметь смысл выехать из родного Мухосранска и стать дворником в Москве. Потому что за 700 долларов в месяц смысла ехать нет. За 3 тысячи в богатой нефтяной России – есть. Нет, это не значит, что поедет всякий люмпен Вася, потому что люди не всегда делают то, что имеет смысл. Но когда то или иное экономическое поведение начинает иметь смысл, число занимающихся им людей больше, чем число тех, кто им занимается, когда оно смысла не имеет.
Вот, господа, и все. Для того, чтобы в России исчез дефицит на рынке труда пресловутый, надо всего лишь переменить существующее государственное устройство и запретить мигрантов. Всего лишь. Ха-ха. Мне скажут, что это абстракция, это неосуществимо. Ну вот давайте говорить разумные вещи. Вы знаете, я думаю, что это самые разумные вещи, которые можно говорить. И самые важные, которые можно обсуждать, потому что, ну, представьте себе, что в стране гиперинфляция и, вот, правительство вызывает экспертов на тему того, как жить при гиперинфляции. И они рассказывают одни, как проводить платежи, как считать там проценты правильно. А потом встает эксперт и говорит «А давайте не будем печатать денег». И все на него накидываются и говорят, что это очень сложно, что в стране сложилась определенная социальная структура, что вот отмена гиперинфляции заденет множество интересов социальных групп, которые уже получают с них деньги. Ну, ребят, извините, ответ «Гиперинфляция не климат, это социальны феномен. Его можно и нужно ликвидировать».
Или представить себе, что в некотором городе есть завод, который отравляет город так, что половина города больна раком. И, вот, опять власти созывают экспертов на тему того, что ж делать. Одни рассказывают, чем кормить детей, другие как вставлять в нос фильтры. Потом поднимается человек и говорит «Вы знаете, вот, надо на трубу, которая стоит на заводе, поставить дымоуловитель. И рак прекратится, и выбросы прекратятся». Ему говорят «Ну, слушай, это сложно. Это потребует коренной перестройки всех социальных отношений. У нас в городе сложилась определенная структура занятости. У нас есть компании, которые торгуют фильтрами для носа и в них заняты тысячи человек. У нас есть компании, которые торгуют защитными очками, и в них заняты еще 500 человек. Все эти люди потеряют работу». И, кстати, все это правда, потому что любой социальный феномен, раз возникнув, порождает вокруг себя целый кокон паразитирующих на нем и приспособленных под него структур. Ну так вот ответ. Завод не климат, это не природа, это социум. Хотите ходить здоровыми, запретите выбросы.
То же самое с миграцией и с люмпенизацией России. Это не просто проблема, которую надо обсуждать. Это проблема, которую надо обсуждать все время. В России нет более важных проблем для обсуждения.
Это правда, что правительство не хочет, чтобы мы обсуждали эту проблему. И (НЕРАЗБОРЧИВО) если бы мы там обсуждали проблемы НКО или однополых браков. В чем причина такого поведения властей, я не знаю. Возможно, это полная импотенция. Возможно, они очень хорошо понимают, что люмпен Вася является идеальным избирателем Путина. А, вот, Вася, который работает дворником и получает 3 тысячи долларов, у него большой вопрос. Потому что люмпен Вася – он получает всего 100 долларов, но он их получает нахаляву и воспринимает их как личный подарок альфа-стерха. А Вася-дворник спросит «Я зарабатываю 3 тысячи долларов, а вообще-то там где-то, на самом деле, должно быть где-то 3,5. И я делюсь со взяточником. А давайте как-нибудь я его забаллотирую».
То есть еще раз. Дефицита рабочей силы на рынке труда не бывает. Так же, как не бывает дефицита туалетной бумаги на рынке. Если дефицит есть, то рынка нет. Задача государства – построить такой рынок, а задача журналиста – постоянно об этом напоминать. И, собственно, в пандан вот этой страшной коллизии, люмпенизация, желание народа, рынок, рабочая сила.
Я расскажу одну историю, которая меня потрясла. Это история Геннадия Кирюшина, владельца компании Смартс (это сотовый оператор из Самары). Я с ним встречалась очень давно совсем по другому поводу. Там была нехорошая история с рейдерским захватом Смартса. Кирюшин публично обвинил Евтушенкова в том, что тот пытается поглодить его компанию. Там была такая же попытка захвата как в случае с Ависмой. Кирюшину повезло больше, чем Ависме – он отбился. Там было даже решение Высшего Арбитражного суда, в первоначальном тексте которого присутствовало слово «рейдер», потом это слово, по-моему, сняли. Ну, вот, я как раз совсем не об этом, потому что это обычная история, мы уже устали рассказывать, кого там поставили или не поставили к стенке экономически при нашем режиме.
А вот история, которую Кирюшин мне рассказал о себе, она у меня застряла, и я поняла через несколько месяцев, что ее надо рассказывать. Дело в том, что вот этот Кирюшин (Смартс), он не купи-продай, он от сохи занимался связью. Отец, по-моему, крестьянин, он в 60-х годах поступил в Институт связи, он по столбам лазил, в 70-е годы телефоны в колхозах проводил. И, вот, когда его назначили инженером в колхоз, он приехал в этот колхоз и обнаружил там бригаду связистов, которые почти все были судимые и все поголовно стопроцентно были пьяные. Вот, тотальные люмпены, которые лежали и не хотели ничего делать.
И они сначала гонялись за ним с топором, потому что он заставлял их работать. Через год они у него получали гигантские по тогдашним временам деньги. Естественно, они как-то там зарабатывали, ставя личные телефоны. Они ходили (эти же самые пьяные бывшие люди) гоголем, они бросили пить, потому что у них появились другие жизненные интересы, они были первые женихи на деревне. И когда я слышала эту историю, у меня было 2 вопроса. Первый. Вот, если бы к этим пьяницам пришел человек и им надо было избирать себе бригадира, начальника голосованием, избрали ли бы они Кирюшина? А? Или они избрали бы того, кто им посулит бесплатную водку? Более того, через 2 года, когда они уже ходили чистенькие, мытенькие, были первые парни на деревне, если бы к ним снова пришли и сказали «А кого вы хотите, Кирюшина или водку?», за кого бы они проголосовали?
И, конечно, второе, что у нас есть множество сейчас охотников быть добрыми за чужой счет. Вот, это как в случае с Ройзманом, который лечит наркоманов, и гигантское количество либеральных людей, которые предъявляют ему претензии, что «Что ты лечишь наркомана, если он не хочет? Ах, не насилуйте его волю – у него такая воля, чтобы колоться, у него такая воля, чтобы пить».
И как же так у нас получается, что добрый – это тот замечательный человек, который говорит «Ну вот, он пьет, он колется. Это его выбор. Не насилуйте его». Или, на самом деле, добрый – это тот человек, который как Кирюшин превратит это существо, потерявшее волю, этого люмпена в человека, у которого своя воля появляется?
И еще одна история, которая случилась в начале этой недели, поэтому у меня вопросов по ее поводу нет, а, мне кажется, она жутко интересная. Симптоматичная. Это история выступления Дины Гариповой на Евровидении, история вообще самого Евровидения и история анекдотическая с голосами Азербайджанцев, которые украли у Гариповой, после чего даже азербайджанцы признали, что да, таки, украли, а организаторы Евровидения сказали «Нет, у нас все честно, у нас все демократично».
Вот, Евровидение – это совершенно потрясающая штуковина. Ведь, само по себе Евровидение – абсолютный абсурд. Это такая типичная евродемократия «Давайте мы потратим кучу бабок и народным голосованием изберем лучшего певца на этот год». В принципе, понимаете, почему это бред, если подумать? Потому что речь же идет не о классической музыке, не о спортивных соревнованиях, речь идет о попсе. За попсу голосуют рублем! Попса – это чистый бизнес. Это как если (НЕРАЗБОРЧИВО) устраивать, ну, скажем, конкурс тарелок. Вот, скажет евробюрократ «Знаете, у нас есть производители тарелок. Давайте устроим всеевропейский конкурс. Победа на рынке производства тарелок – это объем продаж компании, которая продает тарелки. Не надо никаких конкурсов и казенных денег, чтобы ее определить». Победа на рынке попсы – это объем продаж певца, который поет попсу.
И вот мы видим, происходит 3 удивительные вещи. Первая. Вбухиваются евроденьги или деньги государств в то, что является рыночным проектом, потому что попса – это рыночный проект и не имеет никакого отношения к другим общественным надстройкам. Второе. Если когда-то на этом Евровидении еще побеждала Абба или Патрисия Каас, то последние 10 лет там побеждают люди, которые, в общем, в целом, никто и звать никак и, как правило, потом они карьеры не делают.
Это абсолютно поразительная вещь. Народное голосование не отражает предпочтений покупателя. Человек, когда платит деньги за музыку, оказывается, ведет себя по-другому, чем когда он голосует.
Третье. Начинается мухлеж как с Азербайджаном. Отдельные выдающиеся правительства делают победу на Евровидении приоритетом для своих авторитарных режимов. И голоса начинают скупаться. Но бюрократия даже не хочет это признавать, потому что если евробюрократия признает, что там с Евровидением что-то не то, то это нанесет ущерб репутации их самих. Поэтому они говорят «Нет, у нас все замечательно».
Это вот, как бы, вначале того, что происходило. А вообще, конечно, с Диной Гариповой случилось... А, и на все это, на вот эту, ну, абсурдную ситуацию накладывается наш российский абсурд, потому что у нас победа на Евровидении является государственным проектом как и в Азербайджане. И, в принципе, этот проект проваливался из года в год, потому что часто в него попадали блатные исполнители. И, вот, впервые в Евровидении участвовала исполнительница, которая, действительно, обладала потрясающим голосом и, действительно, была достойна победы. И для этого нужно было сделать очень простую вещь – купить для нее хорошую песню. Купить, да? Рыночная операция. Потому что, повторяю, это вся рыночная история (попса). Вот, все есть ингредиенты успеха – прекрасная исполнительница, которая может петь на голову выше того, чего там пелось, бабки, выделенные на мероприятие. Вот, я не знаю, чего там случилось, да? Но факт заключается в том, что даже если я, Юлия Латынина, которой слон в детстве на ухо наступил, слышит, что эта песня для районного дома музыки, в которой голос Дины Гариповой никак не играет, то это... Да? У меня возникает вопрос. Ребят, что они делают с высокотехнологическими проектами? Как они закапывают бабки там, если они бутерброд на глазах всей России в финале Евровидения не способны положить маслом вверх? И если они не способны обеспечить... Да?
Это же очень характерная история. Евровидение как евробюрократический проект, в котором наше правительство думает «О, вот тут мы теперь сможем».
И последняя история, о которой у меня много вопросов и о которой я подробно пишу в своей колонке в «Новой газете», поэтому здесь я постараюсь быть краткой. Это история про двух английских исламистов, которые зарезали человека, британского служащего на улице. И объясняли прохожим, что это месть за притеснение мусульман во всем мире. И стокгольмские бунты, когда тоже молодежь из мусульманских пригородов жгла машины и школы. И тоже это у них, естественно, было справедливое возмездие за притеснения. И еще третья история случилась в пандан, потому что агент ФБР застрелил на допросе человека по имени Ибрагим Тадашев, который был приятель террориста Царнаева и который, судя по всему, вместе с Царнаевым участвовал в зверском тройном убийстве, которое было совершено 2 года назад, 11 сентября. И Тадашев уже готов был признать, подписать признание, но с ножом бросился на агента. Агент его застрелил – это было в присутствии нескольких полицейских. После чего... Это очень характерно, мы узнали о происходящем сначала от другого их третьего приятеля, который объяснил, что агенты ФБР застрелили человека неизвестно за что.
Я очень коротко скажу так, что Запад имеет дело с принципиально новой волной терроризма. Это терроризм тех, кто вырос на халяву и считает, что система перед ним виновата. И что самое удивительное, система считает так тоже.
Вот, убийцы британского солдата были в том числе поклонниками британского проповедника Анджема Чудари, о котором я как-то уже говорила, того самого, которого поймали на видео, объясняющем, что социальное пособие – то пособие джихадиста: «Неверные нам платят, а мы на это делаем джихад». И, вот, страшен не теракт, страшно его оправдание. Теракт удается не тогда, когда умирают люди, а тогда, когда про террориста говорят, что он прав.
И легко заметить, что разница между исламистскими терактами и другими терактами типа Брейвика заметна невооруженным глазом, заключается она в том, что Брейвика никто не оправдывает. А каждый раз, когда исламисты взрывают Бостонский марафон или жгут полицейские участки, есть большое количество людей, которые говорят, что их подставили, это сделал кровавый режим, ибо это сделали они, но в ответ на невыносимые притеснения. И в том, что террористы чувствуют себя правыми, огромная вина леволиберального дискурса, потому что правозащитники всех сортов десятилетиями нам объясняли, как кровавые империалисты обижают разных несчастных людей далеко за границей, и вот теперь эти несчастные люди живут в Бостоне и Стокгольме, их уже обижают кровавые шведские полицейские.